Ну что же, – сказал Сева Пастушок, раскрывая обожжённую тетрадь, – спасибо за предупреждение, по крайней мере, я знаю, что меня ждёт.
Наугад раскрыв сцепившиеся между собой листы, Сева Пастушок стал читать.
БЕГСТВО АССОЛЬ
«Ассоль закрыла глаза, боясь, что всё это исчезнет, если она будет смотреть. Грэй взял её руки и, зная уже теперь, куда можно безопасно идти, она спрятала мокрое от слёз лицо на груди друга, пришедшего так волшебно. Бережно, но со смехом, сам потрясённый и удивлённый тем, что всё сотворённое им сбылось так легко и просто, Грэй поднял за подбородок вверх это давно-давно пригрезившееся лицо, и глаза девушки, наконец, ясно раскрылись. В них было всё лучшее человека. Теперь мы отойдём от них, зная, что им нужно быть вместе одним. Много на свете слов на различных языках и различных наречиях, но всеми ими, даже и отдалённо, не передашь того, что сказали они в первую свою ночь друг другу.
Меж тем на палубе у грот-мачты, возле бочонка, изъеденного червём, с сбитым дном, открывшим столетнюю тёмную благодать, ждал уже весь экипаж. Атвуд стоял; Пантен чинно сидел, сияя, как новорожденный. Грэй поднялся вверх, дал знак оркестру и, сняв фуражку, первый зачерпнул гранёным стаканом, в песне золотых труб, святое вино.
Ну, вот… – сказал он, кончив пить, затем бросил стакан. – Теперь пейте, пейте все; кто не пьёт, тот враг мне!
Повторять эти слова ему не пришлось. В то время, как полным ходом, под всеми парусами уходил от ужаснувшейся навсегда Каперны «Секрет», давка вокруг бочонка превзошла всё, что в этом роде происходит на великих праздниках.
Как понравилось оно тебе? – спросил Грэй Летику.
Капитан! – сказал, подыскивая слова матрос. – Я скажу правду, чистую правду…
Ладно, ладно! – засмеялся Грэй. – Я понял, что именно ты хочешь сказать! Тогда пей ещё! Наливай! Наливай до предела! Всем! Атвуду, Пантену, Акакийу! И не забудь про меня!
Когда на другой день стало светать, корабль почему-то опять оказался вблизи Каперны. Объяснялось это, видимо, тем обстоятельством, что почти весь экипаж как уснул, так и остался лежать на палубе, поборотый вином Грэя.
Тогда капитан Грэй, покачав головой, снял с руля Летику, бросил его на палубу и принялся сам управлять кораблём. Он подставлял лицо свежему морскому ветру и не видел, что обиженный им матрос сначала с головой погрузился в неубывающий бочонок с вином, а потом, качаясь и поскуливая, направился туда, куда мог бы направиться только сам капитан. Но Грэй, счастливый тем обстоятельством, что их неуправляемый корабль каким-то чудом не разбился о прибрежные рифы, смотрел в морскую даль, где ярко и волшебно, между небом и землёй, начинало прорисовываться и создаваться из утреннего тумана и восходящего солнца, его прекрасное будущее, похожее на ночные объятия его необыкновенной Ассоль.
Между тем пьяный и обиженный Летика вошёл в капитанскую каюту и сказал перепуганной девушке: «Тс-с!».
На этом месте Сева Пастушок почувствовал великое волнение и очень быстро отыскал на книжных полках голубой томик Грина. Так! В феерии «Алые паруса» ничего подобного не было! Получалось, что в обожжённой тетради до поры до времени скрывались неведомые миру строки великого романтика или эта тетрадь была такой же великой мистификацией, придуманной и осуществлённой его сумасшедшим отцом. Как бы то ни было, Сева Пастушок снова погрузился в чарующее чтение.
«Между тем пьяный и обиженный Летика вошёл в капитанскую каюту и сказал перепуганной девушке: «Тс-с!»
Потом он подошёл к ней почти вплотную и насмешливо сказал:
Наш капитан любит правду. Я поклялся ему, давно это было, когда ещё нанимался в первый раз на его корабль, так вот, поклялся я капитану, что всегда, как бы мне того не хотелось, на борту «Секрета» я буду говорить правду и ничего кроме правды. Почему, ты спросишь, только на борту «Секрета»? Отвечу: если слово «секрет» прочесть немного иначе, получится слово «крест». Понимаешь? А я понимаю, что, находясь на кресте, врать нельзя. Так же считает капитан. Нельзя! Хочешь врать – сойди с креста! А здесь – ни-ни! Иначе – смерть! Ты со мной согласна?
Согласна, – прошептала совсем обескураженная Ассоль. – Я всегда говорила, что врать нехорошо.
Смешная! – заверещал Летика. – Молодость, впрочем, всегда смешная. А ещё она любит миражи и цветные туманы, хотя я смотрю на мир трезвыми глазами и скажу вам, помня главный завет нашего любимого капитана, вот что: дети, зачатые в обмане, пребывают в обмане всю свою доставшуюся им жизнь! Как ты на это смотришь, маленькая чудачка?
Мои дети, – рассмеявшись солнечными зайчиками и брызгами шампанского, сказала Ассоль, – будут сотворены из любви и света!
Какой уж тут свет! – расхохотался матрос. – Обман, помноженный на цветной туман, всё равно останется обманом, потому что туман не может быть вечным!
Да, правильно, – Ассоль подтянула красное, как паруса, одеяло к подбородку. – Но отчего, милый Летика, всё это вы так странно решили поведать мне?
Будем вести дело на чистоту, корабельная Ассоль. Клянусь, я желаю тебе добра.
Я верю, верю вам, – уже почти целиком скрывшись под одеялом, выдохнула Ассоль. – Но скажите, как вы узнали, что в посёлке меня дразнили «корабельной дурочкой»?
Помилуйте! Кто же этого не знает? – Летика покачал головой. – Все знают. Да знаешь ли ты, девочка, отчего на нашем корабле покраснели паруса?
Нет, не знаю, – прошептала Ассоль. – Скажите мне, отчего покраснели паруса?
От стыда они покраснели, вот от чего! – закричал Летика.
Вы что-то путаете! – строго сказала Ассоль. – Объясните мне своё странное поведение! Ну же! Или я позову капитана Грэя!
Ну и что? – икнул Летика. – Ты позовёшь капитана, а в каюту войдёт самозванец, самый обыкновенный самозванец!
Что вы говорите? Как это может быть? Вы очень и очень пьяны, Летика!
Нисколько! – опять рассмеялся матрос. – Просто я знаю всю вашу историю. Скажи мне, глупая девчонка, ты хотя бы задавалась вопросом, как смог капитан Грэй отыскать тебя в эдакой дыре?
Да! – сверкнула глазами Ассоль. – Он увидел меня во сне и теперь нашёл меня там, где я ждала его всю свою жизнь!
Глупая! Наивная девчонка! – Летика так и покатился с хохота. – Он узнал твою волшебную сказку в трактире Каперны! А поскольку он неисправимый романтик и мычтатель, а к тому же очень богатый человек, решил немного развлечься, ну, другими словами, побаловаться с деревенской дурочкой!
Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! – закричала Ассоль.
Летика тогда взял с полки большую кожаную тетрадь, раскрыл её и протянул насмерть перепуганной девочке, сказав при этом: – Вот он – личный дневник самозванца! Читай, милая моя дурочка!
Дрожащими руками взяв тетрадь, Ассоль прочла:
«...и тогда трактирщик рассказал мне историю о сумасшедшей девушке, которой какой-то пьяный собиратель песен рассказал историю, согласно которой к этой невзрачной девушке должен непременно явиться принц на корабле с алыми парусами. Не знаю, может быть, этот случай относится к области клинической медицины, но мне эта история, живущая сама по себе в темноте необразованного народа почему-то понравилась. И тогда, выпив доброго старого вина, я сказал сам себе: «Спорим, капитан Грэй, что я сделаю так, что на этом берегу, сколько бы времени здесь не продолжалась человеческая жизнь, люди из поколения в поколение будут передавать чудесную историю, автором которой буду я сам! Спорим, капитан?»
Ассоль машинально провела рукой по глазам и, поцеловав строки, написанные капитаном Грэем, проговорила: «Ужас! Какой ужас!» – и глаза её стали похожи на разорённые птичьи гнёзда, откуда только что какая-то призрачная сила выбросила два живых яичка.
Да! – с грубой торжественностью сказал Летика и вдруг, неожиданно протрезвев, понял, что он наделал. Взглянув на Ассоль, лицо которой напоминало слегка засыпанное снегом пепелище, он опустился на колени и страшно, по-волчьи, завыл, раздирая большими ногтями лицо и грудь свою.
Успокойтесь, Летика! – гордо сказала Ассоль. – Я очень обязана вам…. Спасибо…. А теперь вставайте и немедленно пригласите в каюту капитана Грэя!
Зовите сами, – обхватив руками голову, закричал Летика. – Но прошу вас, это последнее моё желание, поэтому извольте выполнить его…. Так вот, прошу вас не выходить из каюты некоторое время, достаточное для того, чтобы я мог хорошо выпить и утопиться…. Вот и всё! Прощайте, Ассоль! Вот видите, как бывает…. Жить бы ещё и жить…. Не получилось. Одно только радует меня…
Что вас радует? – бессильно отозвалась Ассоль.
Только одно, – поднявшись с пола, прошептал несчастный матрос, – что моя смерть, поднявшаяся вчера на борт корабля «Секрет» была прекрасна!
Постойте! Постойте! – закричала Ассоль. Но матрос Летика уже выбежал из капитанской каюты».
Дальше в тетради было чёрное пятно от огня и Сева Пастушок, чувствуя безбрежное волнение, словно он опять находилась на борту корабля с алыми парусами, опустился на пол и заплакал.
Перестань хныкать, сынок! – входя в комнату, с наигранной строгостью сказал отец. – Я всё равно не смогу простить тебя.
Почему? – спросила Сева Пастушок, прижимая руки к заплаканному лицу. – Почему ты не остановил меня?
Прости меня, сынок, – ответил отец. – Я ничего не мог поделать с этим! – и, опустив голову, протянул руки навстречу сыну. – Спаси меня, сынок!
Что же я могу сделать для тебя? – грустно спросил Сева Пастушок.
Всё! – закричал отец. – Ты родился, чтобы погубить меня! Прошу, умоляю тебя: не трогай эту девочку! Не подходи к ней! Никогда!
Вот как… – Сева Пастушок задумался, а потом спросил: – А вот здесь, где всё сгорело, что было написано? А-а, вот, – он перевернул страницу и продолжил читать, но теперь вслух: – «Какой же вы после этого Капитан! Какой же вы после этого сказочник? Ваши паруса покраснели от обмана! Дайте приказание спустить на воду шлюпку! Я возвращаюсь в Каперну!»
Не смею удерживать! – гордо, но с отчаяньем в голосе произнёс отец и закричал: «Шлюпку моей жене!»
Господи! Господи! Почему же мы все такие дураки? – прошептал Сева Пастушок. – Что же нам делать, как жить с таким грузом?
Не подходи к ней! Никогда! – повторил отец и, шатаясь, словно пьяный матрос, заговорил путано и нервно:
Неужели ты не понимаешь, отчего я сто лет не просыхаю? – грустно проговорил отец и, не дождавшись ответа, ушёл, хлопнув дверью.
"...Тем временем в Каперне произошло такое замешательство, такое волнение, такая поголовная смута, какие не уступят аффекту знаменитых землетрясений.Никогда еще большой корабль не подходил к этому берегу; у корабля были те самые паруса, имя которых звучало как издевательство; теперь они ясно и неопровержимо пылали с невинностью факта, опровергающего все законы бытия и здравого смысла. Мужчины, женщины, дети впопыхах мчались к берегу, кто в чем был; жители перекликались со двора в двор, наскакивали друг на друга, вопили и падали; скоро у воды образовалась толпа, и в эту толпу стремительно вбежала Ассоль. Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно,
змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать -- яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, кого, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства. Он смотрел на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последних смешных страхов одолели Ассоль; смертельно боясь всего -- ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи -- она вбежала по пояс в теплое колыхание волн, крича: -- Я здесь, я здесь! Это я!
Тогда Циммер взмахнул смычком -- и та же мелодия грянула по нервам толпы, но на этот раз полным, торжествующим хором. От волнения, движения облаков и волн, блеска воды и дали девушка почти не могла уже различать, что движется: она, корабль или лодка -- все двигалось, кружилось и опадало.
Но весло резко плеснуло вблизи нее; она подняла голову. Грэй нагнулся, ее руки ухватились за его пояс. Ассоль зажмурилась; затем, быстро открыв глаза, смело улыбнулась его сияющему лицу и, запыхавшись, сказала: -- Совершенно такой.
-- И ты тоже, дитя мое! -- вынимая из воды мокрую драгоценность, сказал Грэй. -- Вот, я пришел. Узнала ли ты меня?
Она кивнула, держась за его пояс, с новой душой и трепетно зажмуренными глазами. Счастье сидело в ней пушистым котенком. Когда Ассоль решилась открыть глаза, покачиванье шлюпки, блеск волн, приближающийся, мощно ворочаясь, борт "Секрета", -- все было сном, где свет и вода качались, кружась, подобно игре солнечных зайчиков на струящейся лучами стене. Не помня -- как, она поднялась по трапу в сильных руках Грэя. Палуба, крытая и увешанная коврами, в алых выплесках парусов, была как небесный сад. И скоро Ассоль увидела, что стоит в каюте -- в комнате, которой лучше уже не может быть.
Тогда сверху, сотрясая и зарывая сердце в свой торжествующий крик, вновь кинулась огромная музыка. Опять Ассоль закрыла глаза, боясь, что все это исчезнет, если она будет смотреть. Грэй взял ее руки и, зная уже теперь, куда можно безопасно идти, она спрятала мокрое от слез лицо на груди друга, пришедшего так волшебно. Бережно, но со смехом, сам потрясенный и удивленный тем, что наступила невыразимая, недоступная никому драгоценная минута, Грэй поднял за подбородок вверх это давным-давно пригрезившееся лицо, и глаза девушки, наконец, ясно раскрылись. В них было все лучшее человека.
-- Ты возьмешь к нам моего Лонгрена? -- сказала она.
-- Да. -- И так крепко поцеловал он ее вслед за своим железным "да", что она засмеялась.
Теперь мы отойдем от них, зная, что им нужно быть вместе одним. Много на свете слов на разных языках и разных наречиях, но всеми ими, даже и отдаленно, не передашь того, что сказали они в день этот друг другу..."
(Александр Грин. "Алые паруса")
Другие статьи в литературном дневнике:
- 28.04.2010. Дыхание
- 22.04.2010. ***
- 18.04.2010. Не звони, мобильник, в зале...
- 12.04.2010. Мне не нужны карточки с оценками!!!
- 10.04.2010. My Obsession
- 07.04.2010. ***
- 05.04.2010. Совершенно такой...
- 04.04.2010. Ура!!! Мне наконец-то поменяли имя
- 01.04.2010. Спасёт, но не поможет... чувствую кожей - пропащая
Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
1. Чтобы задобрить отца и выторговать лишнее, приказчик захватывал с собой для девочки пару яблок, пирожок, горсть орехов.
2. «Эх вы, — говорил Лонгрен, — да я неделю сидел над этим ботом. – Посмотри, что за прочность, а осадка, а доброта?»
3. Кончалось тем, что тихая возня девочки, мурлыкавшей над своим яблоком, лишала Лонгрена стойкости и охоты спорить; он уступал, а приказчик, набив корзину превосходными, прочными игрушками, уходил, посмеиваясь в усы.
4. В этом мире, естественно, возвышалась над всем фигура капитана, он был судьбой, душой и разумом корабля.
1. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от неё.
2. Она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем её чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
3. От него отделилась лодка, полная гребцов.
4. Среди них стоял тот, кого, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства.
1. Опять Ассоль закрыла глаза, боясь, что всё это исчезнет, если она будет смотреть.
2. Грэй взял её руки и, зная уже теперь, куда можно безопасно идти, она спрятала лицо на груди друга, пришедшего так волшебно.
3. Бережно, но со смехом, сам потрясённый и удивлённый тем, что наступила невыразимая, недоступная никому драгоценная минута, Грэй поднял за подбородок вверх это давным-давно пригрезившееся лицо, и глаза девушки, наконец, ясно раскрылись.
4. В них было всё лучшее человека.
1. Казалось, она готова была отпрянуть назад, но вместо того она пристально поглядела на Монтэга, и её тёмные, лучистые, живые глаза, просияли.
2. Потом, видя, что девушка, как заворожённая, смотрит на изображение саламандры на рукаве его тужурки и на диск с фениксом, приколотый к груди, он заговорил.
3. Монтэгу казалось, будто она кружится вокруг него, вертит его во все стороны, лёгонько встряхивает, выворачивает карманы, хотя она не двигалась с места.
4. Он носил своё счастье, как маску, но девушка отняла её и убежала через лужайку, и уже нельзя постучаться к ней в дверь и попросить, чтобы она вернула ему маску.
1. Но всё-таки он не может перенести, как это дровосек и его жена обманом завели своих детей в лес, чтобы они там заблудились и не вернулись никогда.
2. Хоть Мальчик с пальчик спас их всех, но слушать про такие дела невозможно.
3. Серёжа внимательно слушает, глядя в сумерки большими строгими глазами.
4. Звери на самом деле не разговаривают, и ковёр-самолёт летать не может, потому что он без мотора, это каждый дурак знает.
1. На стенке сарая висел фонарь со свечкой, и видно было, как неровно светило пламя свечи и снежинки роились в его свете.
2. Угрюмый день без солнца, без мороза.
3. И не в силах больше тут быть, он повернулся и зашагал к дому, сгорбившись от горя.
4. Это вивисекция какая-то получается; вы как хотите, а я не могу.
1. Вставать и идти включать свет ему не хотелось, и он продолжал играть в сумерках, только музыка становилась всё грустнее.
2. Он вздрогнул, оглянулся и в проёме открытой двери увидел на фоне светлого коридора невысокую и тонкую серую фигурку, как ему показалось, детскую.
3. Вечером Роман сразу после ужина спустился в конференц-зал, заранее перенёс к роялю стул из-за кафедры и поставил его рядом со своим.
4. Но пока я тебе просто расскажу немного о композиторе.
». Какая красивая история! Какая волшебная, чудная и поэтическая феерия, которая сразу делает настроение мечтательным и романтическим. Любовью проникнута каждая страничка произведения. Так ли это на самом деле?..
Как сильно любил Лонгрен свою жену Мери! Так же решительно отец заменил своей девчушке, маленькой Ассоль, мать: «Теперь он будет сам все делать для девочки», и он сосредоточил «все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе». И теперь Лонгрен делает и продает игрушки, растит дочку, управляется сам по хозяйству, сосредоточив свою любовь на девочке. И эта любовь - очень сильная - заставляет Лонгрена равнодушно стоять, когда Меннерса уносит в море. «Черную игрушку я сделал», - скажет он дочери.
Как нежно любит своего сына Лилиан! Она чувствует, что ее Грей не такой, как все дети вокруг, что он очень отличается от остальных людей. Да, ее мальчик жил уединенно, обособленно, «жил в своем мире», подчеркивает автор. Но материнская любовь от этого не становится меньше. Она, эта любовь, согревает сына, когда тот вырастает и уходит на корабль матросом. Думаю, что это чувство также помогает юноше терпеть все тяготы и невзгоды матросской жизни. Раз в два года Грей приезжает к матери и на несколько дней снова становится маленьким мальчиком, которого беззаветно и преданно любит его мама. Любит, доверяет и верит, что с ним все будет хорошо.
Еще в детстве воображение маленького Грея поразила картина с кораблем, вздымающимся на гребень морского вала. «Грей несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя». Мысль о капитане, который возвышается над всем кораблем, заняла главное место в сознании юноши. Он жил с этой мечтой, растил себя для ее воплощения. Не потому ли, став капитаном собственного судна, Грей чувствует себя на этой должности очень спокойно и уверенно?
А в юной Ассоль с детства живет мысль о принце, который непременно приплывет за ней на корабле с алыми парусами. Наивно? Глупо? Смешно? Может быть, но - о чудо! - эта мечта сбывается!
Два человека , такие непохожие на обывателей вокруг, живут в двух мирах, реальном и своем собственном. И мечтают о необыкновенном. Встреча Ассоль и Грея - удивительная, как в сказке, но кажется, что именно так это и должно было произойти! Кажется, что Ассоль давно-давно любила и ждала своего принца - с того самого момента, как волшебник рассказал ей о корабле с алыми парусами, как Лонгрен решил - пусть дочка живет с этой сказочной мечтой. Кажется, что Грей давно-давно полюбил Ассоль - еще до того, как увидел ее спящей на дороге.
Удивительно , поэтическое повествование Александра Грина как будто убеждает нас, читателей: сила любви огромна, если эта любовь чистая, искренняя, если это любовь нетронутой, незапятнанной, неиспорченной души. « Бережно, но со смехом, сам потрясенный и удивленный тем, что наступила невыразимая, не доступная никому драгоценная минута, Грей поднял за подбородок вверх это давно-давно пригрезившееся лицо, и глаза девушки, наконец, ясно раскрылись… Теперь мы отойдем от них, зная, что им нужно быть вместе одним», - говорит автор. А я еще раз восхищаюсь: какой поэтической может быть любовь! Хочется всем пожелать: мечтайте, фантазируйте, надейтесь, не стесняйтесь быть романтиками, воспитывайте в себе способность любить и верить в чудеса!
Грин обдумывал и писал «Алые паруса» среди смерти, голода и тифа. Свет и спокойная сила этой книги неподвластны словам, кроме тех, что выбраны самим Грином. Достаточно сказать, что это — история о чуде, которое два человека совершили друг для друга. А писатель — для всех нас…
Грин писал «о бурях, кораблях, любви, признанной и отвергнутой, о судьбе, тайных путях души и смысле случая». В чертах его героев — твердость и нежность, имена героинь — звучат как музыка. В своих книгах Грин создавал романтический мир человеческого счастья. «Алые паруса» — трепетная поэма о любви, книга по-гриновски «странная», написанная страстно и искренне, книга, в которой сказка об алых парусах становится былью, книга, «просвеченная насквозь, как утренним солнцем», любовью к жизни, к душевной юности и верой в то, что человек в порыве к счастью способен своими руками творить чудеса…
Лонгрен, матрос "Ориона", крепкого трехсоттонного брига, на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан сильнее, чем иной сын к родной матери, должен был, наконец, покинуть службу. Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой, он не увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее, у детской кроватки -- нового предмета в маленьком доме Лонгрена -- стояла взволнованная соседка.
Три месяца я ходила за нею, старик, -- сказала она, -- посмотри на свою дочь. Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо, сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду, затем сел, потупился и стал крутить ус. Ус был мокрый, как от дождя. -- Когда умерла Мери? -- спросил он. Женщина рассказала печальную историю, перебивая рассказ умильным гульканием девочке и уверениями, что Мери в раю. Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы -- будь теперь они все вместе, втроем -- был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой.
Лонгрен! -- взывалМеннерс. -- Тыведьслышишь меня, япогибаю,
НоЛонгрен не сказалему ниодногослова;казалось,онне слышал отчаянноговопля. Пока неотнеслолодкутакдалеко,чтоеледолетали слова-крики Меннерса, он не переступил даже с ноги на ногу. Меннерс рыдал от ужаса,заклиналматроса бежать к рыбакам, позвать помощь,обещалденьги, угрожал и сыпал проклятиями, ноЛонгрен только подошел ближе к самомукраю мола, чтобы не сразупотерять из видаметания и скачки лодки. "Лонгрен, -- донеслось к немуглухо, как скрыши -- сидящему внутридома,--спаси!"
Тогда, набраввоздуха иглубоковздохнув, чтобы не потерялось вветре ни одного слова, Лонгрен крикнул: --Она так же просилатебя! Думайоб этом, пока еще жив, Меннерс, и не забудь!
Лонгренпоехалв город, взялрасчет, простилсяс товарищамии стал раститьмаленькую Ассоль. Пока девочкане научиласьтвердоходить, вдова жилауматроса, заменяясиротке мать, нолишьтолькоАссольперестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперьон будетсамвсе делатьдля девочки,и, поблагодариввдовузадеятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды,любовь и воспоминания на маленьком существе.
Н. Алёшина "Алые паруса"
Девушка вздохнула и осмотрелась. Музыка смолкла, но Ассоль была ещево власти еезвонкого хора. Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало воспоминанием и, наконец,просто усталостью. Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза,уснула -- по-настоящему,крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений.
Ееразбудиламуха,бродившаяпо голойступне. Беспокойноповертев ножкой, Ассоль проснулась; сидя, закалывала она растрепанные волосы, поэтому кольцоГрэянапомнилоо себе, носчитая егонеболее, какстебельком, застрявшим межпальцев, она распрямила их; таккак помехане исчезла, она нетерпеливо поднесла руку к глазам и выпрямилась, мгновенно вскочив ссилой брызнувшего фонтана.
На ее пальце блестелолучистое кольцо Грэя, как на чужом, --своим не моглапризнать она в этот момент,не чувствовала палецсвой. -- "Чьяэто шутка? Чья шутка? -- стремительновскричалаона.--Разве ясплю? Может быть, нашла и забыла?". Схватив левой рукойправую, на которой было кольцо, с изумлением осматривалась она,пытая взглядом мореи зеленыезаросли; но никто не шевелился, никто не притаился в кустах, и в синем, далеко озаренном моренебылоникакогознака,ирумянец покрыл Ассоль, а голосасердца сказали вещее "да". Небылообъясненийслучившемуся, но без слов и мыслей находила она их в странном чувстве своем, и уже близким ей стало кольцо. Вся дрожа, сдернулаона его спальца; держа в пригоршне, как воду, рассмотрела егоона--всею душою,всемсердцем, всем ликованием иясным суеверием юности, затем, спрятав за лиф, Ассоль уткнула лицо владони, из-под которых неудержимо рваласьулыбка,и,опустивголову, медленнопошлаобратной дорогой.
Так, -- случайно, как говорят люди, умеющие читатьи писать, -- Грэй и Ассоль нашли друг друга утром летнего дня, полного неизбежности.
Непомня, какоставиладом, Ассоль бежалауже к морю,подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ногиподкашивались,дыханиесрывалосьигасло,сознаниедержалосьна
волоске. Вне себя от страха потерять волю,онатопнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали отнее алые паруса; тогда, боясь,не исчезлили они, какпростойпризрак, она торопиласьминовать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
Она кивнула, держась за его пояс, с новой душой и трепетно зажмуренными глазами.Счастьесидело внейпушистым котенком.Когда Ассольрешилась открытьглаза,покачиваньешлюпки,блескволн,приближающийся,мощно ворочаясь, борт "Секрета",-- всебылосном, гдесвет иводакачались, кружась,подобноигре солнечныхзайчиковнаструящейся лучами стене. Не помня --как, она поднялась по трапу в сильных руках Грэя. Палуба, крытая и увешанная коврами, в алых выплесках парусов, была как небесныйсад. И скоро Ассоль увидела, что стоитв каюте -- в комнате, которойлучше уже не может быть.
Тогдасверху, сотрясая изарывая сердцевсвой торжествующийкрик, вновь кинулась огромная музыка.Опять Ассоль закрылаглаза, боясь, что все это исчезнет, если она будет смотреть. Грэй взял ее руки и, зная уже теперь,
куда можно безопасно идти,она спрятала мокрое от слез лицо на груди друга, пришедшего так волшебно. Бережно, но со смехом, сам потрясенный и удивленный тем, что наступила невыразимая,недоступная никому драгоценная минута, Грэй поднял заподбородоквверхэто давным-давно пригрезившееся лицо, иглаза девушки, наконец, ясно раскрылись. В них было все лучшее человека.